Кто не будет испытывать, то есть изучать, узнавать, что угодно Богу, то не будет и выполнять, потому что как выполнять то, чего не знаешь? Разве только будут случайные совпадения, как у плохого стрелка в мишень: один раз в «яблочко», а другой – «в молоко». А если не исполнять, то на каком основании можно называться верующим человеком? Не исполняющий «благоугодное Богови» не верою живет, а собою. В жизни любого верующего человека, естественно, центральной задачей должно быть исполнение воли Божией. Многие удивляются, почему у них плохо получается жизнь? На самом деле все очень просто. Плохо получается именно потому, что как главное они для себя не ставят исполнение воли Божией, и даже часто об этом вовсе не думают, а думают о чем-то другом. Исполнение воли Божией не входит в предмет переживаний, потому что предметом переживаний оказывается что-то совсем индивидуально-психологическое или относящееся к внешним ценностям, с волей Божией никак не связанное.

 Почему нужно испытывать, что угодно Богу! Ответ прост и ясен: потому что прямым образом это неизвестно, непонятно; если бы все было ясно и понятно, то незачем было бы заниматься специальным деланием, которое и называется испытание, то есть изучение. Если все и без испытания вполне ясно, то и изучать нечего. Но такое испытание не может сводиться только к изучению бумажных текстов – это тоже не очень сложно, особенно если речь идет о формальном изучении Евангелия и Апостола. Недостаточно читать Евангелие просто информационно; евангельское чтение должно входить в память не только ума, но и сердца. Когда знание входит в память сердца, оно начинает «работать» в душе человека, потому что, так сказать, информация сердечная вынуждает к направленному внутреннему деланию, а до тех пор, пока читанное остается только в «кладовой ума», никакого внутреннего делания нет и быть не может.

Чтение с применением прочитанного к себе уже и само полезно, потому что помогает находить волю Божию. Но это еще не все, что входит в понятие испытывания того, что «благоугодно Богови». Здесь есть задача почти технологическая – изменять направление мысли таким образом, чтобы волю Божию, выраженную в Евангелии в общем виде для всех, сообразовать со своей личной жизнью. В этом отношении необходимо прежде всего внимательно читать и применять к себе прочитанное, и тогда многое может открыться, по крайней мере, для покаяния. Испытание воли Божией в личностном порядке есть узнавание того, что Бог хочет от тебя лично: какие тебе нужно проявить качества в разных обстоятельствах, какие тебе следует предпринимать действия, особенно в альтернативных ситуациях (вплоть до того, например, куда тебе нужно идти работать, если приходится уходить с прежней работы) и прочее. И многие каждодневные мелочи, особенно, когда есть необходимость их альтернативного разрешения, требуют поиска воли Божией.

Человеческое рассуждение, если оно не ориентировано на волю Божию, работает по принципу индивидуальной неопределенности, похожему на разрешение ситуации «по жребию». Для того, чтобы искать волю Божию относительно себя, испытывать, что «благоугодно Богови», существует великая наука, практика и художество, которое называется аскетическое делание. Все, что входит в это делание – посты, молитвы, покаянные подвиги, борьба с помыслами и прочее, – все это важно не само по себе, а ровно настолько, насколько вводит душу, ум и сердце, жизнь в целом в то состояние, при котором начинается, во-первых, определение воли Божией, а во-вторых, ее исполнение.

Аскетическое делание (в частности, пост) необходимо не просто потому, что в религиозной жизни и практике Церкви принята такая установка. Господь, когда привели к нему расслабленного эпилептика, юношу, одержимого бесом, бросающегося то в огонь, то в воду, сказал: «Сей род изгоняется только постом и молитвой». Это значит, что пост и молитвы важны именно потому, что они соотносятся с реальной жизнью и с личным опытом каждого, особенно в уникальных духовных и жизненных ситуациях. В этом отношении в нашей святой православной Церкви существует совершенно потрясающий, необыкновенный опыт, необыкновенный даже в условиях христианства в целом, потому что аскетический опыт католической Церкви (в частности – с ее однодневным постом) – почти ничто по сравнению с опытом православной Церкви (о протестантах же вообще и говорить не приходится). Даже в те времена, когда Церковь была неразделенной, основные аскетические жизненные содержания открывались и изучались на Востоке (о чем свидетельствует и опыт святоотеческой аскетической литературы), а Запад занимался другими проблемами. Он, так сказать, учился приспосабливаться к миру, и мир к себе приспосабливать.

Опыт же восточной Церкви, даже и после разделения восточной и западной половин, ничуть не меньше, чем до разделения, был направлен на то, чтобы заниматься этим высочайшим аскетическим деланием — испытывать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная, в чем она состоит, испытывать, что «благоугодно Богови», изучать ее, как в общем смысле, так и лично для себя. Духовный строй лиц, наиболее потрудившихся в Восточной Церкви, как раз и был направлен на самое главное: на изучение того, что входит в содержание воли Божией. И в этом отношении не случайно сегодняшняя неделя называется неделей Иоанна Лествичника, как одного из тех, кто потрудился более многих, одного из тех, кто не только изучал, но и замечательно сумел в записанном виде передать этот опыт аскетической жизни в общих рамках духовно-нравственного содержания.

И потому снова открывается необходимость воспевать торжество православия, торжество аскетического опыта как опыта изучения, испытания воли Божией и исполнения Ее. И глядя сейчас, из нашего века, прогрессивно возросшего по всяким достижениям, в ту даль веков – третьего (если начать с Антония Великого), четвертого, пятого, восьмого, четырнадцатого (Григорий Синаит), вглядываясь в эту даль веков со стороны нашего «великого прогресса» мы, увы, должны сказать: мы нищие. Нам предлагаются даром великие богатства, а мы из этих великих богатств – не только по практике, но и по изучению, по книжному опыту – берем крайне мало.

Дело не в том,  чтобы прочитать, например «Лествицу» св. Иоанна – традиционным, информационным типом чтения. Смысл обращенности к «Лествице», как и ко всякой другой аскетической литературе, состоит в том, чтобы прочитать ее жизнью, личным сердечным опытом. Следует пройти опытом сердечного сочувствия через все ступени лествицы, а жизнью задержаться хотя бы на начальных ступеньках, – но основательно. Увы! – почти никто не задерживается, и потому нам приходится принять справедливый упрек. Но в таком упреке только пол-правды, а вся правда все же заключается в том (и сердце нас в этом уверяет), что аскетическое богатство православного знания – это наше богатство, и пусть плачет мир, а мы такими безобразными слезами плакать не будем, мы будем плакать блаженными слезами покаяния и умиления, потому что и тому, и другому учит аскетический опыт великих отцов древности. Пусть плачет мир, потому что он красоту аскетического содержания жизни не только не знает, но и знать не хочет!

Помнится, в книге о старце Силуане приводится такой разговор: какой- то инославный, видимо, католик, очень удивляется, что монахи читают такие книги, которые на Западе читают одни только специалисты-ученые, и то их наберется, может быть, с десяток. К нашей великой радости мы можем сказать, что теперь, когда все-таки открылось книжное православное море, и наш новый российский православный народ, возвращающийся – хотя и в малом числе, но все же возвращающийся – в лоно Церкви, с жадностью накидывается как раз в первую очередь на аскетическую литературу. Ничто не читается с таким захватывающим интересом, как книги аскетического опыта, книги древних отцов и более близких по времени духовных писателей. Так, по-видимому, из писателей девятнадцатого века в наше время более всего читают святителей Игнатия Брянчанинова, Феофана-Затворника и святого Иоанна Кронштадтского, в которых аккумулирован аскетический опыт отцов древности. И даже, может быть, в одном только нашем маленьком храме больше читающих того же святителя Игнатия или «Лествицу», чем во всей католической и протестантской Европе. И это ли не Торжество Православия!

Мы с горечью примем справедливые упреки в том, что по жизни у нас дело обстоит далеко-далеко не так, как по книгам, но многие нынешние христиане в России еще только начинают церковный путь. И если какие-то спасительные пути суждены для России, то они возможны потому, что русские православные люди, во всяком случае, в наиболее ответственном своем слое, обязательно будут испытывать, что «благоугодно Богови», и, испытывая, хоть сколько-то стремиться воплотить то, что узнали в этих испытаниях. Пока таких людей не так много, как хотелось бы, но Бог не в большинстве, а в правде. Эти люди – малое стадо, но думается, что этот содержательный слой, узкий, как пленка нефти по сравнению с глубиной океана, окажется более жизнеспособным, чем неправославное большинство, при том, что во многих православных людях открываются всяческие немощи: и физические и духовные и душевные. Но именно этот слой держит в себе интуитивное ощущение необходимости искания воли Божией, даже не всегда ясно отдавая себе в этом отчет.

И потому что этот ответственный слой живет и дышит, Бог удерживает этот ветшающий мир от неизбежного распада, а иначе, скорее всего, ему уж давно следовало бы начать распадаться. Наше, по-видимому, крохотное, ничтожное делание, может быть, в глазах Божиих совсем не ничтожно, и наш малый, почти не видный подвиг не лишен смысла пред очами Б-жиими. Слава Богу, давшему нам, как сказал поэт, посетить «сей мир в его минуты роковые». Слава Богу, потому что жизнью как раз и оправдывается, и реализуется и молитва, и пост, и прочие аскетические подвиги. Как моряки говорили: «Кто в море не плавал, тот Богу не маливался». Сейчас мы плаваем в бурном море, и жизнь нас призывает ко всякому аскетическому деланию, потому что иначе, видно, погибаем. И все же для современного человека аскетическое делание остается, скорее, мечтательным, чем реальным. И с горечью сознавая этот факт, мы понимаем, что именно поэтому ни для какого самодовольства места у нас не остается. Слава Богу, наших собственных усилий в их автономных возможностях остается только на то, чтобы погибать. И нас носит по волнам моря житейского, и в вероятности гибели нам остается только с трепетом взывать: «Спаси ны, Господи, погибаем!» Но одновременно мы с радостью узнаем, что эти зовы осуществляется по известным аскетическим правилам, а значит – в них есть воля Божия, а значит – этим самым наши взывания и становятся новым признаком нашего аскетического торжества. Наше торжество, конечно, как и всегда, с сильным привкусом горечи, и потому взываем мы не без покаяния. Но уже никто и никогда этого торжества у нас не отнимет, потому что это торжество более чем личное, это торжество православия, к которому, по милости Божией, мы с вами причастны.